Улики
Херроуэй прокашлялся, начал срывающимся голосом, остановился и сердито начал снова:
— Послушайте, мистер Байерли. Мы получили инструкцию тщательно обыскать дом.
— Разве вы этого не сделали?
— Нам точно сказали, что мы должны искать.
— Да?
— Короче, мистер Байерли, будем называть вещи своими именами. Нам велено обыскать вас.
— Меня? — произнес прокурор, расплываясь в улыбке. — А как вы предполагаете это сделать?
— У нас есть с собой флюорограф...
— Значит, вы хотите сделать мой рентгеновский снимок?
А вы имеете на это право?
— Вы видели постановление.
— Можно еще раз посмотреть?
Херроуэй, на лице которого сияло нечто большее, чем простое усердие, снова протянул бумагу. Байерли спокойно произнес:
— Я сейчас прочитаю, что вы должны обыскать: «домовладение, принадлежащее Стивену Аллену Байерли, по адресу 355, Уиллоугров, Ивенстрон, а также гаражи, кладовые и любые другие здания или строения, относящиеся к этому домовладению, а также все земельные участки, к нему принадлежащие»... хм... и так далее. Все верно. Но, дорогой мой, здесь ничего не говорится о том, чтобы обыскивать мои внутренности. Я не являюсь частью домовладения. Если вы думаете, что я спрятал робота в кармане, можете обыскать мою одежду.
У Херроуэя не было сомнений относительно того, кому он обязан своей должностью. И он не собирался отступать, получив возможность выдвинуться на лучшую, то есть лучше оплачиваемую. Он произнес со слабым оттенком вызова:
— Послушайте. Я имею разрешение осмотреть всю обстановку вашего дома и все, что я в нем найду. Но ведь вы находитесь в доме, верно?
— Удивительно верное замечание. Да, я в нем нахожусь. Но я — не обстановка. Я совершеннолетний, правомочный гражданин — у меня есть свидетельство о психической вменяемости, и я имею определенные законные права. Если вы обыщете меня, это можно будет квалифицировать как посягательство на мою личную неприкосновенность. Этой бумаги недостаточно.
— Конечно, но если вы робот, то о личной неприкосновенности говорить не приходится...
— Тоже верно. Тем не менее этой бумаги недостаточно. В ней подразумевается, что я человек.
— Где? — Херроуэй схватил бумагу.
— А там, где говорится: «домовладение, принадлежащее» и так далее. Робот не может владеть собственностью. И вы, мистер Херроуэй, можете сказать вашему хозяину, что если он попытается получить подобную бумагу, где не будет подразумеваться, что я человек, то я немедленно возбужу против него гражданский иск и потребую, чтобы он доказал, что я робот, на основе имеющейся у него сейчас информации. И если это ему не удастся, он заплатит солидный штраф за попытку незаконно лишить меня моих прав, предусмотренных законом. Вы передадите ему все это?
Подойдя к двери, Херроуэй обернулся:
— Вы ловкий юрист...
Держа руку в кармане, он на секунду задержался в дверях. Потом вышел из дома, улыбнулся в сторону телекамеры, все еще продолжая играть свою роль, помахал рукой репортерам и крикнул:
— Завтра для вас, ребята, кое-что будет. Кроме шуток.
Сев в машину, Херроуэй откинулся на подушки, вынул из кармана маленький механизм и осмотрел его. Ему еще ни разу не приходилось делать снимок в отраженных рентгеновских лучах. Он надеялся, что все было сделано правильно. Куинн и Байерли еще не встречались наедине лицом к лицу. Но визифон почти заменял такую встречу. Это была в буквальном смысле встреча лицом к лицу, хотя для каждого из них лицо другого представлялось лишь в виде черно-белого рисунка фотоэлементов.
Разговор устроил Куинн. Куинн его и начал, и без особых церемоний:
— Вам, наверное, будет интересно знать, Байерли, что я собираюсь опубликовать сообщение о том, что вы носите на себе непрозрачный для рентгеновских лучей экран.
— В самом деле? В таком случае вы, вероятно, уже его опубликовали. Боюсь, что наши предприимчивые представители прессы уже довольно давно подслушивают все мои телефонные разговоры из конторы, вот почему я и сижу последние недели дома.
Байерли говорил дружелюбно. Можно было подумать, что он болтает с приятелем.