Котел с неприятностями
— Гэнди, по-видимому, уверен, — продолжал он. — Выслал несколько физиков, и они сказали, что это явно уран-235 с графитовыми замедлителями. Сонк, я слышал их разговор. Для твоего же блага — перестань укрывать других. К тебе применят наркотик правды — пентатол натрия или скополамин.
— Вам надо поспать, — сказал я, потому что услышал у себя в мозгу зов дедули. Я закрыл глаза и стал вслушиваться. Это было нелегко: все время вклинивался папуля.
— Пропусти рюмашку, — весело предложил папуля, только без слов, сами понимаете.
— Чтоб тебе сдохнуть, клейменая вошь, — сказал дедуля совсем не так весело. — Убери отсюда свой неповоротливый мозг. Сонк!
— Да, дедуля, — сказал я мысленно.
— Надо составить план...
Папуля повторил:
— Пропусти рюмашку, Сонк.
— Да замолчи же, папуля, — ответил я. — Имей хоть каплю уважения к старшим. Это я про дедулю. И вообще, как я могу пропустить рюмашку? Ты же далеко, в другой камере.
— У меня личный трубопровод, — сказал папуля. — Могу сделать тебе... Как это называется... Переливание. Телепортация, вот это что. Я просто накоротко замыкаю пространство между твоей кровеносной системой и моей, а потом перекачиваю алкоголь из своих вен в твои. Смотри, это делается вот так.
Он показал мне, как — вроде картинку нарисовал у меня в мозгу.
Действительно легко. То есть легко для Хогбена.
Я осатанел.
— Папуля, — говорю, — пень ты трухлявый, не заставляй своего любящего сына терять к тебе больше уважения, чем требует естество. Я ведь знаю, ты книг сроду не читал. Просто подбираешь длинные слова в чьем-нибудь мозгу.
— Пропусти рюмашку, — не унимался папуля, и вдруг как заорет.
Я услыхал смешок дедули.
— Крадешь мудрость из умов людских, а? — сказал дедуля. — Это я тоже умею. Сейчас я в своей кровеносной системе вывел культуру возбудителя мигрени и телепортировал ее к тебе в мозг, пузатый негодник! Чумы нет на изверга! Внемли мне, Сонк. Ближайшее время твой ничтожный родитель не будет нам помехой.
— Есть, дедуля, — говорю. — Ты в форме?
— Да.
— А Малыш?
— Тоже. Но действовать должен ты. Это твоя задача, Сонк. Вся беда в той... Все забываю слово... В том урановом котле.
— Значит, это все-таки он, — сказал я.
— Кто бы подумал, что хоть одна душа в мире может его распознать? Делать такие котлы научил меня мой прародитель; они существовали еще в его времена. Поистине благодаря им мы, Хогбены, стали мутантами. Господи, твоя воля, теперь я сам должен обворовать чужой мозг, чтобы внести ясность. В городе, где ты находишься, Сонк, есть люди, коим ведомы нужные мне слова... Вот погоди.
Он порылся в мозгу у нескольких человек. Потом продолжил:
— При жизни моего прародителя люди научились расщеплять атом. Появилась... гм... вторичная радиация. Она оказала влияние на гены и хромосомы некоторых мужчин и
женщин... у нас, Хогбенов, мутация доминантная. Вот потому мы и мутанты.
— То же самое говорил Роджер Бэкон, точно? — припомнил я.
— Так. Но он был дружелюбен и хранил молчание. Кабы в те дни люди дознались о нашем могуществе, нас сожгли бы на костре. Даже сегодня открываться небезопасно. Под конец... Ты ведь знаешь, что воспоследует под конец, Сонк.
— Да, дедуля, — подтвердил я, потому что и в самом деле знал.
— Вот тут-то и закавыка. По-видимому, люди вновь расщепили атом. Оттого и распознали урановый котел. Его надлежит уничтожить; он не должен попасть на глаза людям. Но нам нужна энергия. Не много, а все же. Легче всего получить ее от уранового котла, но теперь им нельзя пользоваться. Сонк, вот что надо сделать, чтобы нам с Малышом хватило энергии.
Он растолковал мне, что надо сделать.
Тогда я взял да и сделал.
Стоит мне глаза скосить, как я начинаю видеть интересные картинки. Взять хоть решетку на окнах. Она дробится на малюсенькие кусочки, и все кусочки бегают взад-вперед как шальные. Я слыхал, это атомы. До чего же они веселенькие — суетятся, будто спешат к воскресной проповеди. Ясное дело, ими легко жонглировать, как мячиками. Посмотришь на них пристально, выпустишь что-то такое из глаз — они сгрудятся, а это смешно до невозможности. По первому разу я ошибся и нечаянно превратил железные прутья в золотые. Пропустил, наверное, атом. Зато после этого я научился и превратил прутья в ничто. Выкарабкался наружу, а потом обратно превратил их в железо. Сперва удостоверился, что мистер Армбрестер спит. В общем, легче легкого.
Нас поместили на седьмом этаже большого здания — наполовину мэрии, наполовину тюрьмы. Дело было ночью, меня никто не заметил. Я и улетел. Один раз мимо меня прошмыгнула сова — думала, я в темноте не вижу, а я в нее плюнул. Попал, между прочим.
С урановым котлом я справился. Вокруг него полно было охраны с фонарями, но я повис в небе, куда часовые не могли досягнуть, и занялся делом. Для начала разогрел котел так, что штуки, которые мистер Армбрестер называл графитовыми замедлителями, превратились в ничто, исчезли. После этого можно было без опаски заняться... ураном-235, так, что ли? Я и занялся, превратил его в свинец. В самый хрупкий. До того хрупкий, что его сдуло ветром. Вскорости ничего не осталось.
Тогда я полетел вверх по ручью. Воды в нем была жалкая струйка, а дедуля объяснил, что нужно гораздо больше. Слетал я к вершинам гор, но и там ничего подходящего не нашел. А дедуля заговорил со мной. Сказал, что Малыш плачет. Надо было, верно, сперва найти источник энергии, а уж потом рушить урановый котел.
Осталось одно — наслать дождь.
Насылать дождь можно по-разному, но я решил просто заморозить тучу. Пришлось спуститься на землю, по-быстрому смастерить аппаратик, а потом лететь высоко вверх, где есть тучи; времени убил порядком, зато довольно скоро грянула буря и хлынул дождь. Но вода не пошла вниз по ручью. Искал я, искал, обнаружил место, где у ручья дно провалилось. Видно, под руслом тянулись подземные пещеры. Я скоренько законопатил дыры. Стоит ли удивляться, что в ручье столько лет нет воды, о которой можно говорить всерьез? Я все уладил.
Но ведь дедуле требовался постоянный источник, я и давай крутом шарить, пока не разыскал большие родники. Я их вскрыл. К тому времени дождь лил как из ведра. Я завернул проведать дедулю.
Часовые разошлись по домам — надо полагать, Малыш их вконец расстроил, когда начал плакать. По словам дедули, все они заткнули уши пальцами и с криком бросились врассыпную. Я, как велел дедуля, осмотрел и кое-где починил водяное колесо. Ремонт там был мелкий. Сто лет назад вещи делали на совесть, да и дерево успело стать мореным. Я любовался колесом, а оно вертелось все быстрее — ведь вода в ручье прибывала... Да что я — в ручье! Он стал рекой.
Но дедуля сказал, — это что, видел бы я Аппиеву дорогу, когда ее прокладывали.
Его и Малыша я устроил со всеми удобствами, потом улетел назад в Пайпервилл. Близился рассвет, а я не хотел, чтобы меня заметили.